В потрёпанной книге хранился гербарий, Сумели в ней скромно уединиться Кленовый листочек с берёзовым в паре, Но их разделяло сто четыре страницы.
Их разделяли страницы романа, Мешали быть вместе, давили собою. Роман не скрывал свои боли и раны, Гербарий был скован чужою судьбою.
Наверно, любовь, а может попытка. Попытка, как пытка, героев романа. Безсонные ночи нуждались в подпитке: В двух сигаретах на заброшенном кране.
Безумные встречи, закат у Покрова. Почти что друзья, а может и более. Собор догорал безпощадно багровым, Как будто купался он в юдоли боли.
Был сделан намёк на самое лучшее, Тонкий, приятный, как запах сандала, Но она оказалась хорошей лучницей, Стрелы амура к чертям все сломала.
И сердце дрожало в гудках телефона, Был ею заполнен он, как мейловский сервер. Но что-то следило за ней незаконно, За каждым следит его собственный цербер.
Каждому нужен свой собственный цербер, В каждом сидит его собственный цербер, Холодный, коварный, пугающий цербер...
Она так мечтала играть на гитаре, А дальше.., а дальше..? Да кто его знает?.. Хозяюшка книги тот скромный гербарий В постель уложила, где осень сквозная.
Ничто не мешает, жуя бубльгумы, Ей книгу читать, но - Боже! - в той книге На каждой странице страдать будут губы, Застывшие в крике, распятые в крике.