В высях, где тени сгустились в тьму, В тысяче вечностей над бездной мук, Над бушеваньем ливней является Бледное, как утро, божье лицо.
Дальние церкви наполняет сон Сфер, безмерный, как лепет арф, Когда, как месяц с большого небосвода, Белое наклоняется божье чело.
Приблизьтесь. Рот его — сладкий плод, Кровь его — тяжкое медленное вино, На его губах в темно-красной заводи Зыбок синий жар полдневных морей.
Приблизьтесь. Нежен, как бабочкина пыльца, Как юной звезды золотая ночь, Мерцает рот в бороде златобородого, Как в темном раскопе мерцает хризолит.
Приблизьтесь. Он прохладней змеиной кожи, Мягче пурпурных царских риз, Нежнее заката, который обесцвечивает Дикую боль огненной любви.
Скорбь павшего ангела — словно сон На лбу его, белом троне мучений, Грустном грустью просыпающегося утром О виденьях, канувших в бледный рассвет.
Глубже, чем тысяча пустых небес, Его горечь, прекрасная, точно ад, Чью пылающую бездну пронизывает Бледный луч с полуденной вышины.
Его боль — как ночной двусвечник: Взгляните: пламя облегло ему голову И двумя рогами в дремучей роскоши Из кудрей его вонзается в тьму.
Его боль — как ковер, по которому Письмена каббалистов горят сквозь ночь, И как остров, минуемый плавателями В час, когда в дебрях кричит единорог.
Его тело — в нем тень и сень дубрав, Взлет печальных птиц над большими заводями; Это царь, в горностаях, задумчивый, Тихо шествует сквозь склеп своих предков.
Приблизьтесь. Загоритесь его скорбями, Впейте вздох его, холодный, как лед, Вздох, принесшийся из-за тысяч эдемов Ароматом, впитавшим любое горе.
Вот он смотрит, он улыбается, — И душа в вас тиха, как пруд в камыше, Тихо наполняемая пеньем Пановой Флейты, льющимся из лавровых рощ.
Усните. Ночь, сгущаясь в соборе, Угашает огни на высоком алтаре, И огромный орел его безмолвия Зыблет тень своих крыл на ваших лбах.