на плоту из полусгнивших бревен несусь к вытянутым рукам. твой тело - мой дом, я еще на плаву. взяли семь пинт пива за мир, в этих переулках не признаю полумер, лишь твоё тело - мой дом.
поскальзываюсь на чужих ребрах и смотрю на полу согбенных птиц, что уселись на покинутый трон короля ледяного простора. я жую вязкую патоку и целую твой лик памятью, твой тело - мой дом в этой обители винных пятен на скатертях, блеклых знаках и покинутой матери.
не хочу окунаться в диван и ломать спину на простынях наполненных объедками чей-то бубонной чумы.
чур я буду первым в твоей постели, и последним, гребя жадно руками в океане распотрошенной веры в тебя и меня. нас. на острове крови, размытых пятен, красок и всходящих бутонов, разбитых бутылок и облеванных сквотов, восторгов и шепота. твой тело - мой дом, в этом признаюсь сам себе дрожащим голосом-ропотом.
в попытках услышать крик рыбы мы почти утонули, но я вижу, что не все прогибаются спины, в дырявых котлах, что выдавали за металл нержавейку.
мои руки из бриолина и я буду таять в её глазах, мороком попугаев какаду цепляться за руку и царапая плечи сквозить крылатыми фразами.
и тот последний похититель жвачки нашел меня в чужом городе, чужого дома, на просторном полу умирающей спальни, протянул руку и в ней я увидел дребезжащие механизмы детства, в медведях на запыленных полках, фотографиях и кипах пленки, и сонма детей, невинно уснувших в колосьях.
мой мир брошен, но я найду тебя, снова и снова где бы ты не была.
спрячу своего зверя, увижу за гобеленом резиновое солнце и твою искрящуюся походку по арбату из камней давно забытых руин.
наши звезды в Руане, но ты - дом мой, на который я гляжу, как на Ангела. спасибо, я все ще странник.