Ты слышишь, Септимус, шуршанье ног? Идут тюремщики к твоей двери. Ты мог бы вырваться, убить их, но Тебя снаружи ожидает Рим.
Ты слышишь, Септимус, рычанье львов, Давно не кормленных ничем иным, Как человечиной? И ты готов На сцене выступить, восславить Рим.
Ты слышишь, Септимус, толпа ревёт: Прижмись к окну лицом и посмотри, Как лев на части иудея рвёт, Как льву за это рукоплещет Рим.
Ты слышишь, Септимус, скрипит замок. Как сердце бьётся у тебя внутри! Не император, Септимус, ты — бог, И здесь тебе принадлежит весь Рим. Рим!
Ты видишь, Септимус, проход открыт: Сожми в ладони рукоять меча. Соперник знает правила игры, В клетях межрёберных сердца стучат.
Ты видишь, Септимус, как Солнца круг Бросает вниз лучи, и застит пот Глаза твои, о Септимус, мой друг — Ты рвёшься в бой: вперёд, вперёд, вперёд!
Ты видишь, Септимус: глаза горят, Открыты рты — безумие, восторг — На шеях розы праздничных гирлянд, И сотни глоток, как единый хор.
Ты видишь, Септимус, лицо того, Кому подвластны всей земли цари, А он тебе подвластен, и сего- Дня он тебе на час отдал свой Рим! Рим!
Ты знаешь, Септимус, что пальцы вверх Не значат милость, а, скорее, про- Долженье рабства для забавы тех, Кто здесь сегодня, в центре всех миров.
Ты знаешь, Септимус: ты всех сильней, А сила, Септимус, в большой цене. Лишь после боя истина в вине — Во время боя истина в войне.
Ты знаешь, Септимус, слова — ничто! В животной страсти твоя жизнь ревёт, И кто-то свыше подведёт итог, Клинок вонзая, брат мой, в твой живот. Клинок вонзая, враг мой, в твой живот...
Ты знаешь, Септимус, что будет там? Отсчёт веди последний: раз, два, три… Возможно, после смерти — пустота. Возможно, после жизни — тоже Рим. Рим!