“Пора! – сказал старый Явтух,- Пойдём”. “Спичка в язык тебе кнур проклятый”, - Подумал философ, ответив,- ”Пойдём. Последнюю ночку отмучиться сталось”.
Идя, дорогой Хома беспрестанно По сторонам глядел и слегка Заговаривал, но провожатые Шли и молчали без слов, ни гнуша.
Ночь была адская, выли волки, Целою стаей выли вдали. “Как будто не волки, а что-то другое”. “Это не волк”. - Дорош произнёс.
И, приблизившись к церкви, ступили Под деревянные своды её. Ветхие, гнилью давали знать то, что Заботились как о боге с душой.
Ушли казаки, и остался один он В той же грозно-знакомой избе. На гроб, косясь, неподвижный он ведьмы: “Ей-богу, клянусь, нет страха во мне!”
Сказавши и сразу же круг очертивши, По-прежнему он околе себя. Припоминать начал свои заклинанья. Страшная в церкви была тишина.
Свечи лишь трепетали и светом Обливали место сие. Хома повернул один и другой лист, И вдруг заметил – читает не то.
Другое совсем, что не писано в книге. Перекрестился и начал петь. Его это несколько приободрило, Чтение шло, листы и вперёд.
И вдруг.… Среди тишины… С треском железная лопнула крышка. С гроба поднялся тот дьявол-мертвец, Ещё уродливее и страшнее.
Зубы о ряд его ряд ударялись, В судорогах задёргались губы. Дико взвизгивая, и понеслось С зловонных уст заклятья полились.
Вихорь ужасный поднялся по церкви, Иконы попадали на землю ниц, Сверху разбитые стёкла летели, Двери, к чертям, сорвались с петель.
И несметная сила чудовищ В божий влетела храм Христов. Крыльев шум, царапанье когтей, Вся тварь носилась, ища Хому.
Вышел оставшийся хмеля дурман. Он крестился, читал и молил, И слышал как нечистая сила, Чуть не цепляя, металась вокруг.
Концом крыльев и отвратительных Сатанинских длинных хвостов. Только другое, он не имел духу Разглядеть сквозь ужас и боль.
Лишь громадное видел чудовище. В своих, как лесу, сплетённых волос, А сквозь их сеть глядели два глаза, Злобно поднявши брови вверх.
Чёрными клочьями на них висела Тухлая гниль и смрадная грязь. Всё искало вокруг человека, Но святой круг спасал чужака.
“…Приведите Вия! Ступайте за Вием!” – Сквозь шум раздались слова мертвеца. Настала вдруг тишь свирепая в церкви, Лишь вдали тихий вой доносился.
И скоро тяжёлые раздались шаги, И искоса взглянув, увидел Хома, Ведут как по церкви приземисто-дюжего, В земле косолапого мертвеца.
Как жилистые корни его выдавались, Мхом засыпанные руки и ноги. Шёл тяжело он, оступаясь, До самой земли его были веки.
“Откройте мне глаза, поднимите веки… Не вижу я его, он рядом, знаю, здесь… Прозрите меня сейчас же, дьявольские дети… Христову черноризцу закройте двери в свет.
Ха – ха – ха – ха!.. Вот он!!!…”
Шепнул: “Не гляди!” – Хоме внутренний голос, Не вытерпел он, и глянул ему. И закричал Вий в ответ ему: “Вот он!!” – И палец железный уставил в него.
И все, сколько ни было нечисти разом, Кинулись в тот миг на бурсака, И грянулся он без дыхания наземь, И вылетел дух с него тут же со страху.
Но в тот миг раздался крик петушиный, Бросились духи бежать кто куда. Кто как попало в окна и двери, Но не успев и завязнувши там.
Вошедший священник на утро как столб, При виде такого встал посрамленья Божьей святыни, не смел и служить На этаком месте свою панихиду.
Так и осталась та церковь на веки С застрявшими в окнах и дверях чертях, Обросшая лесом, корнями, бурьяном, И нет там дороги ни в церковь, ни в страх!…